Сколько заплатим за мусор?

Имант Стиранс – о способе сделать Латвию самой чистой страной мира, о повышении тарифа полигона Getliņi и о том, как жителям экономить на сортировке

Как мы уже сообщали, мусорный полигон Getliņi планирует очередное повышение тарифа на захоронение мусора. Если повышение будет одобрено Государственной комиссией по регулированию услуг, то примерно с февраля 2016 года рижане будут платить за вывоз одной тонны мусора (что равно примерно пяти кубометрам) на 6,7 евро больше. Председатель правления предприятия Getļini Eko Имант Стиранс рассказал о том, чем оправдано применение нового тарифа и кто в действительности зарабатывает на нашем мусоре!

Воспитание жителей при помощи налогов

– Господин Стиранс, любое повышение стоимости коммунальных услуг очень тяжело для сотен тысяч жителей Риги. Скажите, зачем полигону по захоронению отходов понадобилось повышать тариф? Неужели в этом повинен повышенный налог на природные ресурсы для несортированного мусора, на котором настаивает Национальное объединение?

– Что касается налога на природные ресурсы, то он пока не меняется. Этот налог жители платили всегда. Правда, я помню время, когда налог рассчитывался по ставке 0,75 лата за тонну, сейчас он составляет 12 евро за одну тонну. И я надеюсь, что со временем налог на несортированный мусор поднимется до 40–50 евро за тонну.

– В этом и заключается предложение Национального объединения.

– Национальное объединение ничего нового не придумало. Эту идею поддерживают все операторы по вывозу мусора и полигоны Латвии. Для того, чтобы заинтересовать наших жителей в сортировке мусора, нужно поманить их экономическими выгодами, либо воспитывать их морально. До сих пор одно воспитание без экономических мотивов ни к чему не приводило…

– А повышение налога или тарифа приведет?

– Идея повышенного налога на природные ресурсы проста: если человек начнет сортировать мусор, ему не придется платить за его захоронение. Высокий тариф на захоронение, в который входит также налог на природные ресурсы, во всем мире дает возможность потребителям, сортируя, экономить деньги. От этого выигрывает не только отрасль, но и экология. Сейчас налог на природные ресурсы в размере 12 евро платится в Латвии только за тот мусор, который подлежит захоронению. Если мусор едет на переработку, платить за него налог не нужно. Выгодно для жителей? Выгодно! А будем учитывать еще и то, что на данный момент налог в Латвии в два-три раза меньше, чем в Эстонии, и раз в пять-семь меньше, чем в Европе. Представляете, как будут экономить честные жители, сортирующие мусор, если налог в Латвии приблизится к европейскому уровню?

– А как именно мы платим налог на природные ресурсы государству?

– Сначала вы платите операторам по вывозу отходов, потом ваши деньги попадают в Getliņi, а полигон уже перечисляет налог государству. Государство же этот налог перераспределяет так: 60% попадает в местное самоуправление, 40% – в государственный бюджет. Что касается части местного самоуправления, то можно сказать, что этими деньгами мы отдаем долг природе. Каким бы хорошим полигон не был, он влияет на окружающую среду. Куда государство тратит свои 40% от налога на природные ресурсы, я не знаю.

– А как самоуправления распоряжаются своими 60% налога?

– Например, вы сюда ехали и видели дорогу. Она весной-осенью из дороги превращается, скажем так, в направление. Спасибо Министерству регионального развития и среды и лично министру Каспару Герхардсу, который посмотрел на развитие нашего полигона реально. Он понял, что дорога на свалку, это не просто собственность самоуправления, а неотъемлемая часть структуры полигона. Теперь, если все будет хорошо, благодаря дополнительному финансированию в 2016 году на нашей дороге появятся фонари и тротуары. Она наконец станет похожа на дорогу! Работы будут произведены за счет той части налога на природные ресурсы, которая принадлежит самоуправлению.

Сортировка запущена, почему заплатим больше?

– Вернемся к вопросу о сортировке мусора. Вы говорите, что население должно приучаться сортировать отходы. Но зачем это делать, если недавно на территории вашего полигона появился коммерческий завод по сортировке, в котором и так бытовой мусор отделяют от вторсырья?

– Действительно, в 2015 году эпопея со строительством сортировочного завода на территории Getliņu закончилась. Мы прошли все возможные проверки и прошлой осенью наконец разрезали красную ленточку. Теперь весь мусор, который поступает к нам, не отправляется сразу на захоронение, а сначала подлежит сортировке. Все, что годится для переработки, изымается из общей массы, остальное уже идет «в гору» (на захоронение – прим. ред.). Но если бы жители сами сортировали свои отходы, они могли бы платить меньше своему оператору по вывозу.

– Что показывают результаты сортировки мусора на полигоне в первые месяцы? Как много мусора можно переработать?

– Как мы и предполагали, примерно половину. Остальная половина – это «биология» и отходы, которые не подлежат использованию. Но так как сортировка это все-таки большие издержки, процесс ее влияет на тариф полигона.

– Будем называть вещи своими именами: несмотря на ожидаемую экономию на налоге на природные ресурсы, который не применяется к сортированному мусору, общий тариф полигона Getliņu после запуска сортировочного завода планируется повысить. Зачем вообще этот цех?

– И европейское, и местное законодательство запрещает нам сразу закапывать мусор, поступающий на свалку. Только 35% от массы отходов могут быть захоронены в земле. Теперь посмотрим, как изменится наш тариф, если проект повышения будет одобрен Регулятором. Раньше мы платили налог на природные ресурсы в размере 12 евро с каждой тонны отходов, которую нам сдавали операторы. А в будущем налогом будет облагаться только 1/3 часть всего мусора, не подлежащая переработке. Это значит, что расходы жителей на оплату налога уменьшатся на 2/3.

– Но общий тариф на вывоз мусора все-таки повысится – почему?

– Общий тариф на вывоз мусора состоит из трех частей: платы за услуги оператора по вывозу, тарифа самого полигона и налога на природные ресурсы. Как мы уже выяснили, жителям придется меньше тратиться на налог.

– Следовательно, будет расти тариф самого полигона. Отчего же?

– Оттого, что сама услуга сортировки мусора тоже стоит денег.

– Может, вам стоило построить собственный завод, а не запускать на территорию полигона сортировщиков-коммерсантов, которым теперь и будут платить жители?

– Поверьте, это ничего бы не изменило. Если бы полигон построил собственный сортировочный цех, жителям все равно пришлось бы платить за услугу сортировки. Почему мы не занялись предоставлением этой услуги сами? Хорошо, предположим, я взял бы европейские деньги и кредиты и построил собственный сортировочный завод. В таком случае любой крупный оператор по вывозу отходов мог бы построить в Риге такой же цех. И начал бы сдавать мне не «чистый» мусор, а уже однажды отсортированный. Понимаете?

– Как же, свалка получала бы мусор самой низшей категории, который остается только захоронить, а оператор нажил бы деньги на вторсырье…

– Именно так! У меня упал бы объем мусора, упали бы доходы и тариф все равно бы повысился. Я же сумел убедить коммерсантов, что завод нужно построить прямо на территории свалки. Теперь они, приезжая ко мне с мусором, платят полный тариф за захоронение, а я плачу им за сортировку. Конечно, система не идеальная, но работает!

Вот бы нам систему, как в Вентспилсе!

– А какой должна быть идеальная система вывоза, сортировки и захоронения отходов?

– Я бы от счастья плакал, если бы мне разрешили работать в Риге по той же системе, какая существует в Вентспилсе. Там одно предприятие обеспечивает горожанам и вывоз отходов, и услуги полигона. Это позволяет контролировать процесс от квартиры и до самой свалки! На данный же момент мусор в Риге собирают фирмы-операторы. Они получают от жителей все деньги (и за услугу вывоза, и за захоронение на полигоне) и фактически могут везти мусор на все четыре стороны.

– В лес?

– Большие перевозчики мусор в лес не повезут, потому что дорожат договором с Рижской думой. Но кроме пяти-шести больших операторов у нас есть еще около 200 маленьких. Они могут выкидывать мусор в лесу или везти его на свалки в Рижском районе, которые считаются закрытыми, но в действительности работают (люди, которые с этим связаны, поймут, о каких нелегальных точках идет речь). А вот в Вентспилсе не надо бояться, что мусор пропадет по пути на свалку.

– Как думаете, много мусора действительно «пропадает»?

– Мы каждый год во время Большой толоки докладываем, что добровольцы собрали много мусора. Но ведь это значит, что система вывоза не работает! Была бы моя воля, я бы сделал очень просто: пусть население платит за мусор не напрямую операторам, а – самоуправлению. В таком случае полигон, получив мусора от перевозчиков, подавал бы отчет о количестве Рижской думе. А та уже перечисляла бы деньги операторам и полигону по факту.

– Разумно. Операторам было бы выгодно привезти на свалку побольше мусора, и они перестали бы сваливать его где попало!

– Верно, и не надо было бы привлекать полицию, выписывать штрафы. На весеннем субботнике мы бы окна мыли и цветы сажали, а не собирали бы пустые бутылки по лесам. Перевозчик сам разыскивал бы мусор, брошенный раньше где попало.

– Почему эту прекрасную идею не получается реализовать?

– Потому что вывозом отходов у нас занимаются коммерческие фирмы. Помнится, акции одной финской компании даже котировались на бирже. Если запустить предложенную мною систему платежа, то оборот предпринимателей упадет ровно в два раза (они перестали бы пропускать через себя деньги, предназначенные на оплату услуг полигона). Конечно, на второй день после того, как заговорили об этой системе, посол Финляндии сидел уже у нашего премьера и напоминал о защите инвестиций.

– Создается впечатление, что операторы по вывозу отходов – главные противники улучшения системы!

– Нет, про крупных перевозчиков ничего плохого я сказать не могу, они работают честно. Но если в лесу мы находим мусор, значит, находятся и такие фирмы, которые хитрят.

Памперсы тоже пойдут в дело?

– Мусор можно поделить на три категории: горящий, гниющий и инертный, то есть не подлежащий ни горению, ни гниению, – рассказывает Имант Стиранс. – Наш полигон может использовать все, что гниет, для производства полигонного газа, который затем пускается на электричество, обогрев теплиц, выращивание помидоров и цветов. Горючий мусор отделяется при сортировке и поступает на переработку. Мусор же, который не горит и не гниет, составляет примерно 30% от общей массы. При нынешних технологиях его нельзя выгодно переработать, поэтому такие инертные отходы приходится хоронить «на горе». В пример могу привести детские «памперсы». Они не горят и не гниют, поэтому подлежат захоронению. Но я не воспринимаю нашу мусорную гору как вечный могильник. Скорее это банк мусора, который при появлении новых технологий можно будет открыть и тоже пустить в дело.

Будущее – это переработка и «мусорное» дизтопливо

– Технологии действительно идут вперед, вот и сортировка у вас поставлена на широкую ногу. Куда дальше будут развиваться Getliņi?

– Должен сказать, что Getliņi с самого начала были уникальным предприятием. Полигон оборудован не на европейские гранты, а на кредит Всемирного банка. Общая стоимость проекта равнялась 20 миллионам евро, из которых семь миллионов составил именно кредит. И в декабре 2015 года мы полностью рассчитались с банком. Но это не значит, что мы теперь можем почивать на лаврах. Еще лет пять-семь, и у Getliņi возникнет проблема с территорией. На этом этапе мы должны создать систему не только сортировки, но и переработки мусора. Это даст нам возможность оставаться на этой территории вечно.

– Переработкой будете заниматься сами?

– Едва ли! Сейчас есть приемы, которые позволят производить из отходов синтетический газ, из которого далее можно делать дизтопливо для автомобилей или пускать его на тепло и электричество. Это технологии будущего, они требуют денег. На наш объем такой завод стоил бы больше 100 миллионов евро. А европейское финансирование с 2014 по 2020 год на всю нашу отрасль составляет 40 миллионов евро. Недостаточно! Вдобавок нам пришлось бы найти 70% денег самим. Скорее всего, на это способен только частный инвестор, да и ему придется серьезно все подсчитать.

– А что станет с Getliņi, если систему переработки мусора не удастся наладить?

– Мы можем найти другое место под Ригой площадью примерно 100 гектаров. Хотя я с трудом представляю себе самоуправление, которое захочет иметь под боком полигон. Разве что в олайнских болотах найдется место… Но представьте, сколько придется платить рижанам, если мусоровозы будут ездить на свалку за 100 километров! По этой причине я все-таки хочу превратить Getliņi в место, где мусор перерабатывают. Например, для «биологии» у нас программа готова на 10 лет вперед.

– Какая же?

– Мы уже сейчас получаем из биологических отходов газ. В будущем устроим на своей территории «биореакторы», в которых мусор будет постепенно перегнивать в течение пяти-семи лет. В «биореакторах» мы можем регулировать температуру, кислотность и т.д, то есть регулировать процесс, что позволяет почти в два раза быстрее получить газ. Первый «биореактор» уже начал заполняться. Потом, когда процесс выделения газа будет закончен, мы вскроем этот «биореактор» и получим оттуда компост. А дальше… Дальше начнутся проблемы.

– Какие же проблемы могут быть с компостом?

– А такие, что наш компост никому в этой стране не нужен. В Латвии даже нет такого термина, как «технический компост». Вы ведь понимаете, что полученный из отходов компост никогда не сравнится с обычным и не может быть использован в сельском хозяйстве. В Германии вопрос решили просто: озеленение вдоль дорог проводят только с использованием компоста, полученного со свалки. Но для этого нужен закон, который обязует дорожников использовать наши материалы.

– Но ведь правительство наверняка пойдет вам навстречу, дело-то выгодное для всей Латвии!

– Знаете, мы постоянно сталкиваемся с нюансами законодательства, которые осложняют нашу работу. Например, Getliņi выращивают помидоры. По закону эти помидоры считаются собственностью полигона, полигон же, в свою очередь, это собственность самоуправления. Вывод: чтобы продать помидоры, я вынужден устроить аукцион! Цена помидоров в марте-апреле меняется каждую неделю, а аукцион занимает больше семи дней.

– Как справляетесь?

– С трудом.

– И все-таки полигон зарабатывает деньги для своих владельцев?

– В 2014 году мы заработали 50 тысяч евро, впрочем, в инфраструктуру вложили миллион.